берегите психов, чужаков, еретиков, ведь всё переплетено ☆ 虎猫
Чарльз Буковски. История одного упрямого сукина сына.
Он явился к моим дверям однажды вечером — мокрый, тощий, избитый, запуганный насмерть, белый, бесхвостый и косоглазый кот. Я впустил его и накормил. И он остался. Научился мне доверять. Но однажды приятель, подъезжая к дому, переехал его.
Я отнёс к ветеринару то, что осталось. Ветеринар сказал: «Шансов немного... вот таблетки... его хребет переломан, но он был сломан и раньше и как-то сросся.. Если он выживет, то никогда не будет ходить. Взгляните на снимки: в него стреляли. Дробь осталась внутри. Ещё у него когда-то был хвост, но кто-то его отрезал...
Я забрал кота домой, стояло жаркое лето, самое жаркое за много десятилетий. Я положил его на пол в уборной, дал ему воды и таблеток, но он не притронулся ни к еде, ни к воде. Тогда я обмакнул палец и смочил его губы и стал его уговаривать. Я не отходил от него ни на шаг и разговаривал с ним и нежно гладил его, а он в ответ смотрел на меня бледными голубыми косыми глазами.
Шли дни, и вот он впервые сдвинулся с места. Он пополз на передних лапах (задние не работали), добрался до своего лотка и залез в него. И я услышал трубы, возвестившие здесь, в этой ванной, и всему городу, о возможной победе. Я болел за кота — мне тоже досталось от жизни, не так как ему, но всё же не слабо.
Однажды утром он встал на ноги, вновь упал и посмотрел на меня вопросительно - «ты сможешь», ответил я.
Он пытался снова и снова, вставая и падая несколько раз и наконец, смог сделать десяток шагов. Он шатался, как пьяный, задние ноги никак не хотели идти, он снова упал, отдохнул и опять поднялся.
Остальное вы знаете: сейчас у него всё в порядке. Он косоглаз и почти беззуб, но кошачья ловкость вернулась, и это особое выражение глаз никуда не делось.
Когда я даю интервью, меня спрашивают о жизни и литературе, а я напиваюсь, сгребаю в охапку моего косоглазого, подстреленного, перееханного, обесхвощенного кота и говорю: «Вот, взгляните», но они не понимают и переспрашивают: «Вы говорите,на вас повлияла проза Селина?» «Нет!» — я поднимаю кота. — «На меня влияет то, что происходит! Например, вот это! вот это! вот это!» Я потрясаю котом и поднимаю его к потолку в этом прокуренном, пьяном свете, но он спокоен, он понимает...
И на этом все интервью заканчиваются. Но иногда я всё-таки горд, когда вижу картинки в журналах. Вот это я, а это — мой кот, на фотографии вместе. Он тоже знает, что это hуйня,
но всё-таки иногда от этого легче…
Он явился к моим дверям однажды вечером — мокрый, тощий, избитый, запуганный насмерть, белый, бесхвостый и косоглазый кот. Я впустил его и накормил. И он остался. Научился мне доверять. Но однажды приятель, подъезжая к дому, переехал его.
Я отнёс к ветеринару то, что осталось. Ветеринар сказал: «Шансов немного... вот таблетки... его хребет переломан, но он был сломан и раньше и как-то сросся.. Если он выживет, то никогда не будет ходить. Взгляните на снимки: в него стреляли. Дробь осталась внутри. Ещё у него когда-то был хвост, но кто-то его отрезал...
Я забрал кота домой, стояло жаркое лето, самое жаркое за много десятилетий. Я положил его на пол в уборной, дал ему воды и таблеток, но он не притронулся ни к еде, ни к воде. Тогда я обмакнул палец и смочил его губы и стал его уговаривать. Я не отходил от него ни на шаг и разговаривал с ним и нежно гладил его, а он в ответ смотрел на меня бледными голубыми косыми глазами.
Шли дни, и вот он впервые сдвинулся с места. Он пополз на передних лапах (задние не работали), добрался до своего лотка и залез в него. И я услышал трубы, возвестившие здесь, в этой ванной, и всему городу, о возможной победе. Я болел за кота — мне тоже досталось от жизни, не так как ему, но всё же не слабо.
Однажды утром он встал на ноги, вновь упал и посмотрел на меня вопросительно - «ты сможешь», ответил я.
Он пытался снова и снова, вставая и падая несколько раз и наконец, смог сделать десяток шагов. Он шатался, как пьяный, задние ноги никак не хотели идти, он снова упал, отдохнул и опять поднялся.
Остальное вы знаете: сейчас у него всё в порядке. Он косоглаз и почти беззуб, но кошачья ловкость вернулась, и это особое выражение глаз никуда не делось.
Когда я даю интервью, меня спрашивают о жизни и литературе, а я напиваюсь, сгребаю в охапку моего косоглазого, подстреленного, перееханного, обесхвощенного кота и говорю: «Вот, взгляните», но они не понимают и переспрашивают: «Вы говорите,на вас повлияла проза Селина?» «Нет!» — я поднимаю кота. — «На меня влияет то, что происходит! Например, вот это! вот это! вот это!» Я потрясаю котом и поднимаю его к потолку в этом прокуренном, пьяном свете, но он спокоен, он понимает...
И на этом все интервью заканчиваются. Но иногда я всё-таки горд, когда вижу картинки в журналах. Вот это я, а это — мой кот, на фотографии вместе. Он тоже знает, что это hуйня,
но всё-таки иногда от этого легче…
